Афродита любила, когда вокруг красиво. В последние лет десять, когда мир смертных начал вдруг казаться прогнившим, а вся красота в нём – насквозь фальшивой, она предпочитала окружать себя хотя бы видимостью прежнего блеска – это, разумеется, ни капли не помогало, но она хотя бы пыталась. Апартаменты, в которых она прожила весь последний год, выбирал Эрот, а оплачивал.... Впрочем, Афродита о таких мелочах даже не задумывалась. Кто-то, обязательно безумно влюблённый, оплачивал, и ладно – зачем заострять на этом лишнее внимание? Тем более, ей здесь, в общем-то, нравилось. Она всегда питала необъяснимую страсть ко всему красивому, вычищенному до блеска и сияющему: на дворец квартира не тянула, зато, в отличие от королевских замков средневековья, которые она до сих пор вспоминала с теплотой, здесь были все удобства. И Эрот, кажется, весь последний год проходил в какую-то жутко престижную школу неподалеку. Или не проходил? Иногда Афродите казалось, что она плохая мать. Потом, правда, она довольно быстро приходила в себя, вспоминая, что ее сыну лет на самом деле больше, чем всему этому городу, но осадочек-то все равно оставался. В такие дни, а случались они не так уж часто, она решала обзвонить своих детей – или хотя бы их часть – и спросить, как у них дела. Дела, обычно, шли неплохо, и ее такой ответ вполне устраивал. До определённого момента. Дня, когда объявили о смерти христианского Иисуса.

Вот тут Афродита забеспокоилась.
Узнала она в тот же день, тогда, когда дети неожиданно начали звонить ей сами. Когда тебя хотят услышать Деймос и Фобос – это само по себе достаточно ужасно и страшно, а уж когда при этом они рассказывают, что-то ли вчера ночью, то ли прямо сегодня умер один из сильнейших, как бы это ни удручало, богов современности, и не так, как в прошлый раз, на несколько дней, а окончательно – это и вовсе перебор. Разумеется, сначала она не поверила, да и, честно говоря, не верила вплоть до Совета, на который явилась с твердым намерением объяснить всем, что шутка не удалась. Шутка оказалась правдой, и единственное, что Афродита смогла сказать, глядя на грызущихся представителей разных пантеонов, что мир сошёл с ума. То, что большинство из них она видеть не рада, богиня благоразумно оставила при себе, сочтя, что те, кому следует, и так понимают это достаточно хорошо. Сразу же после окончания экстренного заседания она, не задерживаясь для обмена любезностями, отправилась домой с твердым намерением запереться в четырёх стенах и больше никуда не выходить ближайшие лет сто.
Эроту затея не понравилась. Сама Афродита, впрочем, тоже признала, что план не такой уж идеальный, и от него придётся отказаться. Запугивать сына не хотелось, поэтому, мягко съехав с темы прошедшего Совета, богиня, сославшись на усталость, отправилась в ванну. Первые минут десять она слушала возмущенные возгласы Эрота, который сетовал на то, что его все вечно считают слишком маленьким, потом – его рассказы, что он пойдет и сам найдет и обезвредит всех преступников, и, наконец, когда мальчик понял, что жизнь – это одно сплошное разочарование, рассуждения о том, что следует хотя бы пойти прогуляться. Кажется, так он и собирался поступить, во всяком случае шаги по направлению к двери и звук защёлки она слышала.

Оказалось, все не так просто: когда Афродита вышла из душа, на ходу поплотнее запахивая полотенце, ее ждал не только так и не ушедший никуда Эрот, но и Гермес собственной персоной. Явился, значит. А на Совете, зараза, сел куда-то подальше и всю дорогу молчал, так ни разу и не высказавшись по поводу всего происходящего. Слишком долго молчал. Лимит, видимо, был исчерпан, потому что сейчас он, очевидно, хотел поговорить. Если она все еще была в состоянии угадывать его настроение. А она была.
– Привет, – она обняла Гермеса и мягко поцеловала его в уголок губ, а после присела за стол и закинула ногу на ногу. Гермес нервничал. Она нервничала. Не нервничал только Эрот, которому, кажется, все произошедшее до сих пор казалось какой-то забавной игрой. Парень уселся напротив Афродиты, подпёр руками подбородок и с самым заинтересованным видом, переводя взгляд с матери на отца и обратно, потребовал объяснений.
– Ну, что? Когда мы отправимся искать убийц этого божка, который заявлял, что он и есть любовь?
Афродита смерила сына осуждающим взглядом и наклонила голову к плечу. Эрот всегда слишком много на себя брал, но в этот раз его шутки не казались смешными даже ей, а уж казалось бы.
– Кажется, ты куда-то шёл, правда?

Выслушивать обиженное «Ну мам!» и наблюдать, как заискивающе Эрот глядит на отца пришлось недолго: мальчишка быстро понял, что пока он здесь, никаких разговоров не начнётся, и с лицом, выражающим буквально всю скорбь мира, гордо удалился, не забыв на прощание хлопнуть дверью. К вечеру, или, может быть, к утру, он, разумеется, остынет и вернётся, а она хотя бы сможет говорить спокойно.
– Хочу, турка в шкафу, – она снова обратила свой взгляд на Гермеса и поджала губы. – Еще бы лет триста с ними не встречалась, ты же знаешь, эта бессмысленная грызня в попытках доказать, чей пантеон лучший, меня угнетает. Ты видел самодовольные лица скандинавов? Это не то зрелище, с которого мне нравится начинать свой день.
Богиня тяжело вздохнула и, придирчиво осмотрев чуть пожухший букет нарциссов в вазе на столе, провела около него рукой, заставляя цветы посвежеть. В квартире, кажется, был беспорядок, но к этому она относилась философски. В конце концов, она же обещала после того случая с Афиной не прикасаться ни к какой работе. Обещание, свое, впрочем, она так и не выполнила, но зато всегда пользовалась случаем о нём вспомнить, когда кто-то заявлял ей, что она бездельничает. Хотя, Гермес-то пришёл не за этим. А зачем?

– Как думаешь, это какое-то разовое нападение или кто-то решил стать всесильным? – глядя куда-то в спину Гермеса, который занимался кофе, Афродита наконец решилась нарушить установившуюся на какое-то время тишину. – Если да, то кто это может быть?
Это точно не она и точно не Эрот. И это все, в чем Афродита могла быть уверена. Даже в Гермесе не могла, хотя ей, пожалуй, и очень хотелось. Но не спрашивать же у него прямо? Оставалось только продолжать задумчиво сверлить взглядом его спину.

Афродита только неопределённо пожала плечами. Наверное, она не против. Из Греции, конечно, Эрот привезет массу новых впечатлений и еще столько же – новых ненавистников, над которыми им с Гермесом доведется пошутить. Эти двое вместе были ничуть не менее страшны, чем Фобос на пару с Деймосом, хотя казалось бы. Богиня не хотела заранее представлять, что и у кого они стащат, и что потребуют за то, чтобы вернуть награбленное владельцам, но была абсолютно уверена, что это наверняка будет что-то грандиозное. Нет уж, лучше – пусть сюрприз. Тогда, в конце концов, она сможет в ответ на недовольства разводить руками и отправлять всех обиженных к Зевсу – как дед, отец, и вообще главный в Олимпе, разбираться со всеми проблемами должен был он. А она что, у нее все на месте и она ничего не делала. В этот раз. Взгляд зацепился за возвышающуюся на холодильнике туфлю. Афродита хмыкнула.

– Согласись, они вообще хорошо поднялись за последнее время. Все эти сериалы, вездесущий Марвел, постеры на каждом углу. Они там, конечно, сами на себя не похожи, но сценарий-то, очевидно, писал Локи. Так что неудивительно. Он всегда был талантливым молодым человеком, – это её «талантливым» звучало как-то особенно скептично, однако более подходящего слова почему-то не обнаруживалось, и слишком долго думать над тем, что говорит, Афродита не привыкла. В конце концов, все речи должны идти от души. А кто там что подумает – не так уж важно. – Но ты мог бы попробовать, у тебя никогда не было проблем с фантазией. В любом случае, вышло бы что-то получше, чем «Война богов».
Афродита пожала плечами. Что угодно было бы лучше того фильма, который не впечатлил не то что коллег по пантеону, но даже смертных. А их всегда было легко вдохновить симпатичной киношной чушью. Странно было одно – среди греков были и актеры, и, кажется, даже режиссеры, а ничего стоящего так и не сняли. И это несмотря на то, что сюжетов хватило бы ни на один сериал, даже если не браться за их переписывание, как это сделал скандинавский трикстер. Но нет. Ничего. Только старые мифы в Википедии, на которые даже взглянуть страшно. Она еще раз косо посмотрела на занимавшегося приготовлением кофе Гермеса. Кажется, это адскую машину с бредовыми статьями придумал он. Или нет?

Потом Гермес заговорил об Иисусе, и Афродита поморщилась. Ее оторопь брала, когда начинались разговоры о смерти бессмертных - все-таки смириться с тем,  что все это не осталось во временах титаномахии, было трудновато.
- А кого из нас любят в чужих пантеонах? Кудрявый и вовсе был сам по себе, и этой чудесной самостоятельностью всех и раздражал. Но даже он не заслуживал быть убитым вот так, - голос Афродиты сорвался,  и она замолчала, подбирая подходящее определение. - Вот так окончательно. Ты вообще думал об этом когда-нибудь? Что мы можем просто взять и умереть?
Никто никому не нравился. Даже среди богов одного пантеона дружбы-то почти не встречалось, что уж говорить о разных. Когда тебе со скуки пытаются напакостить твои же родственники - перестаешь ждать чего-то хорошего от чужих. Да что там, многим богам, чьи сферы ответственности совпадали, так называемые коллеги были как кость в горле. Афродита и сама бы не отказалась от того, чтобы парочка псевдо-богинь любви, вроде Фрейи,  в один прекрасный день исчезли. Но не так же. Она никому не могла пожелать смерти.

- Не знаю. Может, их было несколько и всем досталось немного? Мы могли на заметить даже на совете, тем более его проигнорировали слишком многие.  Я не видела почти никого из младших богов,  только двенадцать собрались, как в старые добрые. Но ты же не думаешь,  что все они скрываются?
Афродита тяжело вздохнула и покачала головой. Она была почти уверена, что, если кто-то хотел скрыть полученную силу, ему совсем не обязательно было не приходить на Совет. Скорее наоборот - если бы она была убийцей,  она бы точно пришла, опасаясь, что ее заподозрят. К тому же, если этот кто-то нашел оружие, способное лишить жизни бессмертного,  то,  может быть, в его руках есть еще что-то не менее опасное?

- Сливки. И побольше сахара,  - запах кофе распространялся по кухне, но даже это совершенно не успокаивало. Афродита побарабанила пальцами по столешнице,  помолчала еще с полминуты,  а потом снова подняла взгляд на Гермеса, который к тому времени уже должен был закончить с кофе.
- Я боюсь, - заявила она совершенно буднично, сама с удивлением замечая,  что звучит это так,  будто это было совершенно нормальным, чтобы она,  богиня, чего-то боялась. - Не представляю, что смогу сделать, если кто-то решит напасть на меня. Или на Эрота. Теперь слишком тяжело чувствовать себя в безопасности.

— Думаю, если бы он попал в ад мы были бы уже в курсе. А также если бы ошибся дверью и зашел в любое другое полуподвальное помещение с приятным во всех отношениях сторожем. Кто-то из наших повелителей мертвых не преминул бы похвастаться, — Афродита не то, чтобы совсем не понимала шуток. Понимала, конечно, и даже сама могла хорошенько подшутить, но, когда вся она была охвачена другими переживаниями, ее эмоционального диапазона решительно не хватало на что-нибудь еще. Переключаться следовало либо сразу, подменяя серьезность юмором,  либо совсем никак. И пока она выбирала второе,  хотя, пожалуй, многое — наверное — отдала бы, чтобы просто забыть обо всем, что ее тревожит. Она вообще редко тревожилась, не находя ни времени, ни желания обращать внимание на проблемы. До тех пор, пока эти проблемы не подбирались к ней лично и не сжимали холодные пальцы на ее горле. Однако некоторые ситуации задевали ее за живое - богиня страдала, мучилась, боялась, пыталась что-то сделать, а потом очень долго восстанавливала силы, замкнувшись в себе и оставляя мир без своего божественного влияния, благо любовь, пусть сама Афродита и была Любовью,  исчезнуть и умереть без нее не могла. В последний раз так было после Второй Мировой, и сейчас ей снова хотелось вернуться на Олимп и закрыться от всего мира. Но на этот раз и дом мог не спасти. И это волновало ее еще больше, потому что,  откровенно говоря, она не знала,  что в таких ситуациях надлежит делать. Ее всегда кто-то защищал, надеясь, что красота рано или поздно спасет мир, но как будет на этот раз, когда боги начали не просто метафорически грызть друг другу глотки, споря за очередную часть человечества, она не знала.

Афродита смотрела на Гермеса и развлекала себя попытками угадать,  что он думает на самом деле, но, выдав все положенные по случаю шутки, он, наконец, сказал все сам. Противоестественно.
— Я тоже не хочу. Может, это кто-то из тех,  кто как раз думает, что умирать и уступать дорогу более молодым богам — правильно?  — она вдруг задумалась, и на ее ровном лбу пролегла совершенно не вписывающаяся в ее вечно молодой образ морщина. У Афродиты было слишком много подозрений,  слишком много вариантов — в части которых она пока не готова была признаваться даже самой себе, но эта идея пришла к ней в голову неожиданно и теперь захватила все внутри. — Я уже слышала эти разговоры от смертных. Что «все эти мертвые религии» — давно не модно, и верить надо в бога криптовалюты и взаимных подписок. И никто же не понимает, что и большую часть этого всего создали старые боги. Может,  кто-то решил занять наше место?

А может и нет. Вариантов были десятки, как и всякий раз, когда происходило что-то необычное. Боги никогда не были великими детективами. Даже с тем яблоком для «Прекраснейшей», вместо того, чтобы что-то выяснять, они развязали войну. Только в этот раз война ничего не решит.  Афродита снова нахмурилась, но, просидев молча с минуту,  наконец осознала как это все глупо выглядит, и постаралась вернуть лицу нормальное выражение.

— И что дальше?  Будем записывать показания и проверять алиби? А если это не кто-то из наших? Отправим Локи выяснять, кому Один и Фригг присылали пригласительные на этот душевнейший вечер? Проверить придется слишком многих,  Гермес,  должен быть другой способ. Ты знаешь, чем именно можно окончательно развоплотить бога?
Афродита любила жеманничать и могла ходить вокруг главной мысли часами, кокетничая и пускай в ход привычные ужимки,  но сегодня она слишком устала. Рядом с Гермесом можно было уставать, бояться,  раздражаться — он был живым, не всегда одинаково великолепным, будто только что сошел с постамента и из огромной древней скульптуры обратился в человека. Был настоящим. Вопросы ему тоже можно было задавать настоящие, отбросив лишнюю вежливость и черт знает,  что еще. И она их задавала. Только вот ответы ей пока не слишком нравились. «Не стоит беспокоиться, все будет хорошо» — величайший обман, на который способно мироздание. Богиня поджала губы и, перестав мучить в руках чашку, которую разве что не переворачивала,  потянулась через стол и коснулась ладони Гермеса.

— Кто «мы»? Кому ты можешь доверять полностью?
Сама Афродита могла перечислить таких богов по пальцам, да и то, почти наверняка остались бы лишние. Впрочем,  это все было лирикой, а Гермес ставил и задачи куда более конкретные, о которых действительно можно было размышлять, не скатываясь в пустую философию. Как? Минутой ранее она уже задала этот вопрос,  а теперь ей самой пришлось над ним задуматься. И вариантов снова было больше одного.
— Оружие мертвых героев?  Я даже представить себе не могу, где теперь все это искать? Греция, Египет? Разве там не давно бы все уже нашли?

Отредактировано Aphrodite (2018-10-10 18:48:19)