Ей не спалось. Невнятные предчувствия – не беды, но, чего-то важного и темного, идущего издалека – не давали ей закрыть глаза и погрузиться в сон, который мог успокоить ее тревоги. После того, как она покинула Асгард, она странно чувствовала себя. Словно в ней что-то снова сломалось. Так же она чувствовала себя, когда только пришла туда, ведомая за руку своей главной бедой…
Или нет? Не главной? Не бедой? Сейчас она не смогла бы с уверенностью дать четкий ответ.
Она подпоясала рубаху плетеным поясом, накинула на плечи шерстяной платок и шагнула к столу. В ее маленьком доме почти на границе с лесом, ничто не походило на Трудхейм, и временами она скучала по роскоши былого чертога, но никогда подолгу и всерьез. Иногда она размышляла, как ей себя теперь называть и как выглядеть, и не находила ответа. Ей на мгновение даже почудилось, что она более не облечена в телесную оболочку. Но семена, которые она рассеянным движением пересыпала в каменную ступку на столе, были прохладными и острыми, а огонь в очаге согревал спину. Она все еще была здесь, и для огня, и для семян и для ветра за окном не имело значения кто же именно – «она».
Она не забывала о своих детях, но сейчас они были далеко от нее. И дело было не в днях пути между ними. Труд, к примеру, сейчас находилась днях в трех отсюда – она знала, потому что получила от дочери птицу. Нет, ее дети были далеки от нее в ее устремлениях. Как и ее муж, и его родичи, и все, кого она прежде считала своими родичами. Асгард… исчез. Не сам по себе, но в ее сердце Асгарда больше не было. Как исчезал он из сердец смертных, и она знала, что немногие из асов и ванов смогут пережить это.
До чего странно это было.. Гибель асам принес вовсе не тот, кто был посажен на цепь или привязан к скале. Гибель просто пришла. Вельва ошиблась. Или солгала? Имело ли это сейчас хоть какое-то значение?
Она закончила перетирать семена в ступке, когда дверь в ее дом распахнулась, впуская внурь морозный воздух, темноту и снег. А еще…
«Здравствуй» - должна была сказать она, но Лофт смотрел прямо на нее, и в глазах у него было то холодное безумие, которого она всегда боялась. И она не сказала ничего. Да и пожелания здоровья, очевидно, несколько запоздали.
- Не стой на пороге, - сказала она, отставив в сторону ступку. Несколько мелких семян прилипли к ее пальцам и она смахнула их на пол. Так же легко она могла сделать шаг к своей сущности и смахнуть в Локи все холода и метели, которые все еще были ей подвластны. Но она все стояла и стояла. Глядела на него. И ничего не делала.

Он зашел в комнату, как всегда заходил в ее жизнь – стремительно и бесцеремонно. Он никогда не спрашивал ее, желала ли она видеть его рядом с собой, а когда она говорила что нет, лишь пожимал плечами, смеялся или делал вид, что не слышит. Он всегда приходил к ней сам, она никогда не искала его общества или расположения. Локи. Злокозненный бог огня. Хитрый, умный и беспощадный. Как же все случилось так, как случилось?.. Впрочем, она знала – как.
- Нет, - сказала она, обогнув стол. Прошла к двери мимо Лофта и закрыла ее. Повернула голову. – Но я удивлена. Асгард пал, пусть и не перед тобой, но ты не пошел взглянуть на его обломки.
Она знала, что не пошел. Она многое знала, чего, казалось бы, не могла знать наверняка. Чаще она предпочитала забывать об этом знании, закрывать глаза, которые видели слишком много. Но перед Локи ей не нужно было быть другой. Он видел ее… разной.
Они стояли почти нос к носу. Волосы Локи засыпал снегом, а глаза были все так же злы и холодны. Она протянула руку и коснулась влажных прядей, падающих на лоб.
- Ты пришел меня убить? – спросила она.

Острые, как иглы слова Лофта привычно впивались в нее и жалили, жалили… Она, пожалуй, даже скучала по этому ощущению, хотя скучать по боли – было в этом что-то нездоровое. Он был прав. Она более не знала своего имени. Не видела своего лица. И тем, кто некогда оставил ее без имени и без лица, тоже был Лофт. Она так и не простила ему это.
- Я знаю кто я, - сказала она, держа спину прямо, как могла. А это было сложно, потому что жест Локи, брезгливо отброшенные в сторону волосы – все это было более болезненно, чем все слова, которые он говорил ей когда-либо. – Я не знаю хочу ли я быть той, кого ты создал. А ты? Чего хочешь ты?

Он не мог быть силен. Нет, вырвавшись из долгого плена, вернувшись в мир, который изменился, он не мог быть силен. Но был. Она чувствовала его силу – не так как раньше, когда она сама была сильнее его, и огонь Локи не давил на нее тяжелым жаром, не заставлял опустить голову. Нет, он лишь обжег ей ресницы, и она шагнула ему навстречу, позволяя растопить свои снега этим огнем. Она не знала – богиня ведьм и пророчиц – каким бесконечно долгим будет для нее этот шаг.
Он стоял напротив нее и смотрел с ненавистью, и это не причиняло ей боли. Эта ненависть была… правильной. Справедливой. Он мог ненавидеть ее – и желать убивать снова и снова. Потому что она ничего не сделала. Она никогда ничего не делала, ведь она была именно такой, и кому как не Лофту было об этом знать. Но на этот раз бездействие обошлось для них обоих как никогда дорого.
Он упомянул Улля, и она вздрогнула, словно ворох снежинок залетел ей за отворот рубашки и обжег холодом кожу. Вздрогнула, зябко повела плечами и подняла на Локи ясные синие глаза. Глаза Сиф – жены Тора, матери Улля, асиньи и прочая, прочая…
- Недалеко, - она откинула со своего лица прядь выбившихся из косы волос и сделала шаг к столу, разрывая ту нить, что секунду назад казалась немыслимо прочной. Сиф прошла через комнату, загремела в углу посудой. Налила воды в котел и повесила его над огнем.
- Зачем ты пришел, Лофт? – спросила она не оборачиваясь.

Вкрадчивый шепот за спиной – это было так похоже на него, что Сиф на мгновение почудилось, что она вновь в Асгарде. Можно было закрыть глаза и грезить о том, что вот она стоит в одном из многочисленных залов – в одиночестве. И голос Локи раздается за ее спиной, ядовитый и злой, и от этого голоса у нее неизменно сжимается сердце. И Сиф не открывает глаз, а голос все ближе, ближе, почти касается ее затылка, почти касается ее шеи за водопадом волос, и что-то обрывается у нее внутри, и она подается назад, хотя ничего она так не боится, как этого ядовитого и злого голоса…
Сиф вздрогнула и остановила себя на середине движения. Обхватила себя рукой за плечи, прогоняя морок, в котором было так легко обвинить бога лжи. Так легко, что она и не подумала обвинять. Вина – это то, что до краев наполняло ее саму. Когда она совершила главную ошибку? Когда позволила обречь Локи на мучительную жизнь под вечно-ядовитой змеей мстительной Скади? Когда не остановила асов, которые обрекли детей Локи на столь страшную участь? Когда не остановила самого Локи, захлебывающегося яростью на пиру у Эгира? Еще раньше?
- А где твоя жена? – она повернулась, вновь глядя ему в глаза и заставляя себя подавить дрожь. – Твоя верная жена, оставшаяся с тобой, когда все предали тебя. Когда предала тебя я.

Она, все же, хорошо его знала. Можно было подумать, что долгое заточение и непрекращающаяся мука изменили Локи, но – нет. Она все еще хорошо знала. Именно его. Именно такого. Это даже… немного радовало.
От удара в голове Сиф зазвенело. Привкус соли во рту намекал, что лопнула губа – нижняя, так ей казалось. Лофт не церемонился. Сиф медленно выпрямилась и утерла кровь, текущую по подбородку, тыльной стороной ладони.
- Верность прекрасна, правда? – сказала она, шагая к нему ближе, вплотную, вплавляя изгибы своего тела в каменное изваяние, которым Локи застыл перед ней. – Нет ничего важнее верности. Так почему же ты здесь? Не с ней? Не ищешь ее? Она была тебе верна, но не я. Верность не для меня, тебе ли не знать, Лофт. Ведь с этого все началось?
Она взглянула на него остро и зло, почти с ненавистью, но руки ее, обвившие его шею были мягки. Так же мягки, как цепь Глейпнир, что связала его сына Фенрира.
- Даже если я вновь брошу тебя на суд асов, это никто не назовет предательством. Потому что я не могу предать тебя. Я не твоя. И я никогда не была твоей, - Сиф привстала на носочки и улыбнулась  - нет, оскалилась – прямо в лицо богу лжи. – Ты сам так решил. Тебе это показалось забавным. Брать чужое – в твоей натуре, зачем бы тебе было нужно что-то свое, верно?
Она вдруг сделала шага назад и с силой оттолкнула его от себя.
- Убирайся! Поди прочь и никогда не возвращайся, Лофт! Держись тех, кто принадлежит тебе, тех кто верен тебе, и никогда не попадайся на моем пути! Жена Тора, говоришь? Да, я его жена. Мать его детей. Ты мне об этом напомнил, и тебе больше нечего рядом со мной делать!
Ее ярость была словно бездонный колодец, который не вычерпать до дна, как ни старайся. Ее ярость брала начало в боли столь глубокой, что даже бездонный колодец показался бы выщербленной плошкой. Годы и века Сиф молчала и смотрела. Но сегодня, в день конца мира, когда зло избавилось от своих пут, ее терпение иссякло. Вот оно точно не было бездонным.

Все же в ней было много от асов, пусть она и не была той, за кого себя выдавала долгие, долгие века. Она много взяла от них, от своей новой семьи, от тех, кто принял ее – золотоволосую Сиф, супругу Тора и мать его детей. Ее называли второй из прекрасных богинь Асгарда – после Фрейи, разумеется. Ее называли шеей на которой поворачивается голова бога грома. Ее уважали. И она сама не заметила, как переняла привычки и предрассудки асов. Не поэтому ли она промолчала, когда боги решили наказать злокозненного Локи способом, который был жесток даже для них? Не поэтому ли она, как и они, привыкла винить бога хитрости во всех бедах, что случались в Асгарде? Привыкла считать, что Локи должен – нет, обязан! – помогать и оберегать их дом и их интересы, получая взамен лишь тычки и презрение? И Лофт был тем, кем его считали в мгновение превращаясь из защитника в злодея и обратно. Так было до дня пира. Так было до дня заточения. И как она должна была поступить ныне, когда заточение закончено, и с ним закончено все, что видели боги Асгарда своим будущим? Пророчество вельвы не сбылось, но боги погибли, пусть и не так, как она предсказывала. Пророчества, как думала Сиф, слишком ненадежная вещь, и поверив в одно такое, они сделали то, за что, возможно, всем придется жестоко расплатиться. Она уже расплачивалась.
Слова Локи больно ранили ее, как острые лезвия, врезались в кожу оставляя глубокие кровоточащие царапины. Он был прав и он был неправ. Это, впрочем, было совершенно неважно, потому что правда не была тем, что было важно, когда дело касается бога лжи. Посыпать голову пеплом по традиции бога из Назарета было уже поздно и ни к чему. Она кричала, чтоб он ушел. Он твердил, что она никогда его не отпустит. Они оба были и правы и не правы. Но мужчина, думала Сиф, должен получать то, что хочет. Даже если ему кажется, что он хочет чего-то другого.
Она протянула руки, до этого отталкивающие его, и вновь коснулась ладонями его шеи, ощущая под пальцами не тепло – жар. Его ненависть пылала в его крови. Она была привычна к этому жару.
- Нет. Останься, - сказала она. Провела пальцами вверх, касаясь жестких волос. Потянулась вперед и поцеловала искривленный в жесткой усмешке рот, бросающийся острыми словами. Она никогда не говорила ему, что любила его. Она и не собиралась ему этого никогда говорить.