РУКИ ПРОЧЬ
❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁
На войне нет атеистов
Хель, Гермес
30 января 1943, Сталинград
Потому что очень важно понимать, в чьей юрисдикции ты оказываешься после своей бесславной смерти.
10.10 | Мы ждали красивую дату, чтобы открыться! |
di mortale |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » di mortale » Прошлое » Руки прочь
РУКИ ПРОЧЬ
❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁ ❁
На войне нет атеистов
Хель, Гермес
30 января 1943, Сталинград
Потому что очень важно понимать, в чьей юрисдикции ты оказываешься после своей бесславной смерти.
Автоматная очередь раздавалась где-то близко – в соседнем переулке или следующим за ним. Звук отражался от домов, в воздухе висела каменная пыль, запах гари забивал ноздри. Еще здесь пахло порохом, грязью, железом и кровью. И смертью. Запах умирания зыбким маревом висел в воздухе, разрываемом на клочки войной. Особенный запах, который боги смерти распознают заранее, и слетаются, как мухи на мед.
Хель не любила чувствовать себя мухой, и потому брела по улицам медленно и без особого энтузиазма. Рядом снова кто-то умер – она слышала этот момент, как очень острый, очень высокий звук, на мгновенье ударившийся в барабанные перепонки. Самолет с кельтским крестом на боку только что сбросивший бомбу в нескольких кварталах рядом, пролетел над ее головой. Хель проводила его взглядом и свернула направо.
До ее ушей доносились мольбы – произнесенные вслух и мысленные. Мольбы, не молитвы, но разница была несущественной. К кому-то конкретному они обращены не были. В этот век тотального неверия смертные молились кому угодно, кроме богов, даже Иисус, когда-то бесцеремонно заявивший, что он то и есть любовь, остался без доли своей паствы. Хель, впрочем, не была на него за это обижена. Пока ее помнили достаточно, чтобы она могла бодрствовать, ей было не слишком важно кто там любовь, а кто нет. Вот только глупо было бы сейчас, когда люди в принципе забыли как это – верить, отказаться от дармовщинки.
Забирать воинов с поля боя ей не полагалось, но кто сейчас разберет где поле боя, а где нет? Парочку валькирий она видела, но пролетали они далековато. Хель перескочила через кусок стены, попала ногами в размокшую жижу из снега и штукатурки. Задумчиво посмотрела на зияющую дыру проема и шагнула внутрь.
Одна из внутренних стен дома обвалилась, завалив бетоном два тела. Ребенок лет пяти был уже мертв, и дух его, недоуменный и потерянный, плакал рядом бормоча что-то вроде «деда, деда». Старик, прижимающий к себе холодное тело мальчика был еще жив, но точно ненадолго. Лицо его заливала кровь, и когда Хель подошла попытался сфокусировать на ней свой взгляд. Она ничего не сказала, присела рядом с плачущим мальчиком и взяла его за руку. Старик что-то прохрипел, но она не разобрала – и тут его взгляд переместился ей за спину. И он испустил дух.
Хель тоже обернулась и чуть сморщила нос. Бог стоял в проломе стены, и холодное зимнее солнце превращало его в темный силуэт. Самое то для бога смерти, которым он, в сути своей, не являлся. По крайней мере, она думала, что не являлся.
- Занято, - сказала она Гермесу. – Приходите завтра.
Если кто-то всерьез считал, что воды Стикса холодны, ему стоило бы побывать зимой в России. Честное слово, эта страна вполне могла бы располагаться прямо на дне священной реки, и никто бы не заметил разницы. Чертовски холодно. Гермес этого не любил. Нормальные цивилизации, - считал он, - не могут существовать в таких условиях. А уж как в них вести войны, было вообще за гранью его понимания. Взять в руки меч или эту их винтовку и идти кого-то убивать, когда за окном снег? Не просто идет, чтобы растаять, едва коснувшись земли, а лежит днями, неделями, месяцами... Он был одет в теплую шинель, ровно такую, как носили солдаты одной из здешних армий, но и это не помогло. При мысли о бесконечной зиме холод нашел лазейку, и Гермес вздрогнул. Надо было закончить здесь побыстрее.
Шел он наугад, зная, что все равно доберется куда нужно и как раз вовремя. Как-то так всегда получалось, и он редко задумывался, как и почему оказывался в нужном месте. Честно говоря, он не был даже уверен, что оказывается в месте в прямом смысле слова. Так же, как иногда терялся, находится ли уже в реальности или все еще в чьем-нибудь сне. Профессиональная деформация, что поделать...
Это не было сном, конечно. Для сна было слишком холодно, да и смертные, все еще живые, пусть и ненадолго, были рядом. Бежали куда-то, кричали, страдали, стонали. Смотрели мимо. Некоторые молились, но как-то совсем не так, неумело. То ли дело раньше: вот уж взывали так взывали, любо-дорого было послушать. Впрочем, это было неважно. Даже если бы здесь молились как следует, молились бы Иисусу, так что Гермес был даже рад, что молчат. Хотя с этим молчанием и были связаны некоторые процедурные сложности. Ну да, каждому должно было воздаваться по вере, но куда деть толпу атеистов? Вопрос, достойный долгой философской дискуссии, хотя на практике чаще всего получалось "кто успел". Гермес эти гонки в гробу видал. Это была работа Таната, главного парикмахера при дорогом отчиме, но тот наотрез отказался работать в таких условиях. Гермес бы тоже отказался, если бы речь шла просто о том, чтобы перехватить толпу теней, но тут было дело чести. Этому делу чести он и помахал радостно рукой, прежде чем дело испустило дух. На скандинавскую девчонку решил внимания не обращать. Мало ли, кто где ходит, а у него тут работа. И холод собачий. Он переступил через гору каменных обломков и подошел ближе, Закончить побыстрее с этим и домой.
Побыстрее не вышло. Хель уже приметила себе пополнение, не учитывая одной важной смыслообразующей детали.
- Налбат, Константин Васильевич, - лично он считал, что этим все сказано, но скандинавы иногда были чертовски непонятливы, так что приходилось пояснять. - Обрусевший грек, родом из славного Кастанохори. Пройдемте, гражданин, вас ждет Элизиум, ну или асфодели, это уж как повезет. Берите мелочь на проезд, дети до семи лет бесплатно.
Гермес подмигнул пацану, потрепал по голове Хель и протянул руку старику, который только выбрался из тела и озирался по сторонам куда более затравленно, чем его внук. Шестьдесят три года без богов, как ни крути, оставляют куда более глубокие душевные раны, чем пять.
Гермес, пожалуй, больше нравился Хель чем нет. Временами ей даже казалось, что их с папочкой просто разлучили в детстве и старик Зевс что-то недоговаривает, но, разумеется, этот вариант не выдерживал никакой критики. Главным образом, потому что прадед-Зевс не устраивал саму Хель. Хуже этого мог быть только прадед-Один.
Но какую бы родственную приязнь не вызывал у нее Гермес, когда он вел себя, как Локи в лучшие свои дни (после которых, конечно, всегда следовали худшие), это было не поводом уступать ему… паству… кажется, так сейчас говорят, да?
- Нет, - сказала Хель. Так много, как Гермес она даже при большом желании говорить бы не смогла, так что не стала и пытаться. Вместо этого она крепче взяла мальчика за руку, а другую протянула старику – растерянному, сломленному, испуганному, хотя, казалось бы, бояться ему было уже нечего. Вопрочем… все эти воображаемые кипящие котлы… Старик медлил и Хель подалась вперед сама. И когда ее пальцы коснулись руки старика, резко похолодало. Иначе похолодало.
Кажется, греки называли это «дромос». Она – нет. Часть разрушенного дома исчезла. Всего в шаге начинались холодные камни Гьялларбру – моста, ведущего в Хельхейм. Хель взглянула на Гермеса и покачала головой. Можно было сказать что-то вроде того, что сказал сам грек. Что отец этого… как его… она забыла имя старика, но это и было неважно… что его отец был из Норвегии, а сам старик полжизни носил на груди медальон с руной Феху, поэтому кому же его забирать, если не ей? Но это было так много слов, а со словами у Хель всегда было не очень.
- Идем, - сказала она старику и ребенку и потянула их в сторону моста.
Отредактировано Hel (2018-10-13 21:46:57)
Выслушивая развернутый драматический монолог скандинавской девчонки, Гермес уже подозревал, что что-то пойдет не так. Ну и, само собой интуиция не подвела. Скандинавы... Думают, что одного простого "нет" хватит на все случаи жизни. Да и вообще, что значит "нет"!
- Бальдра ответ, - пробурчал он, но заметив, что Хель вовсе не собирается торговаться, вместо этого предпочитая увести законную добычу прямо из-под носа, тему разатвать не стал, и с выражением самого праведного гнева на лице погрозил ей пальцем. - Э не-не-не-не!
Подумаешь, дромосы она открывает! Подумаешь, прямиком в загробный мир! Гермес, например, тоже так умеет, и даже получше, и мир у него... позагробнее всяких нильфхелей. Он картинно щелкнул пальцами - эффекты, конечно, но они лишними никогда не бывают - и еще один ход открылся на том же самом месте, где из дыры в пространстве тянул теперь сквозняк. Но на полметра ближе.
Вообще-то Аид никогда не казался ему слишком приятным местом. И это при том, что он сам всегда имел возможность после непростого рабочего дня завернуть к маме на чашку чая. Где-то он даже сочувствовал дяде. Но там хотя бы всегда было тепло и сухо! Ладно, не всем, Тантал не в счет, но мужик нарвался. В отличие от дяди, скандинавам Гермес не сочувствовал. Хель выдали точно такое же подвальное помещение, но она и не подумала довести его до ума, развести пару костерков, облагородить. Хоть бы огненную реку запустила - хоть какое подобие уюта. Но нет: только холод, туманы и полная бесхозяйственность. А ручки к чужому добру все равно тянет... Своих теней Гермес обычно ни за руки, ни за другие части тела не трогал, предпочитая успеть сделать это, пока они еще бывали живы. Сразу после смерти и так не сахар, надо привыкнуть, попрощаться с миром, осознать, постенать или, в случае с местными жителями упорно шло на ум "порадоваться". А когда тебя еще на этапе отрицания хватают и куда-то тянут - это для успокоения и упокоения еще хуже, чем дядины машины посмертия в тартаре, работающие на его неиссякаемом чувстве юмора. Гермес уважал чужое пространство. Но частную собственность уважал еще больше, а теперь ей явно угрожало нечто... нечто... кучерявое, прости господи. Так что не оставалось ничего, кроме как последовать примеру девчонки и подхватить на руки мальца, тут же с легкостью подбросив его, невесомого, вверх и под смех, сменивший детский плач, усаживая того на плечи. Старик, который, было, с самым обреченным видом уже сделал шаг вперед, затормозил и обернулся.
- Асфодееели, - протянул Гермес тем голосом, благодаря которому однажды продал Аполлону кишки его же коров, натянутые на черепаший панцирь, под видом музыкального инструмента. - Это тюльпаны. Бесконечные поля тюльпанов с таким ароматом, что обо всем на свете забываешь. А у этой, - он обвинительно тыкнул пальцем в Хель, - с потолка капает. Вам этого при жизни что ли мало было? В общем, вы как хотите, а мы с - мелкий, как тебя там? А да, точно, по прадеду значит. - Мы с Васей идем ко мне.
Раздражал. Он раздражал. Хель мирно проследила за покачивающимся около ее лица пальцем и подумала, что будь на ее месте братец Фенрир, он бы уже что-нибудь греку откусил. Но – нет. Конечно же, она не была похожа на Фенрира. Она была могущественной и великодушной богиней смерти. Кажется. Наверное. Вероятнее всего. Тот же Гермес, к примеру, в прошлую их встречу довольно долго распинался по поводу того, что скандинавский пантеон – вовсе не пантеон, а так, пшик. Бестиарий. Хель в дискуссии не вступала – это был верный способ не проиграть. Но между «не отвечать» и «соглашаться» была очень даже большая разница.
- Ты врун, - просто сказала она, крепче обхватывая ладонь старика, который внезапно решил, что ему все же интересно, что же с ним станет после смерти. Похвальная любознательность. – Отдай мальчика. Он мой. И ему еще нечего забывать.
- Да кто вы!.. Да что здесь!.. Я буду жаловаться! Я директор музея! – у старика – как там его?.. – прорезался голос. Хель покачала головой и мягко сказала:
- Тихо, - и, конечно же, стало тихо. Потом она повторила – Отдай. Здесь их много. И будет еще больше.
Словно подтверждая ее слова где-то позади раздался грохот от которого заложило уши. Душам было уже наплевать, а вот у Хель зазвенело в голове.
- Я?! - от души возмутился Гермес, услышав в свой адрес нклестную характеристику. Ну надо же, "врун". Как будто какой-то рядовой мошенник или политик. Нет, он не был вруном, он был богом лжи и отцом обмана, хотя последнее, кажется, куда чаще приписывали Локи. - Ты так говоришь, как будто это что-то плохое...
Он неспеша направился к дромосу, а потом, как будто передумав, обратно, по кругу обходя Хель и старика. Мальчик на его плечах лошадкой, казалось, был вполне доволен и против такой импровизированной прогулки не возражал. А Гермес размышлял о том, куда их всех занесет, если они попробуют влезть в это порождение совместного дромосотворчества. Но не только об этом.
- Думаешь? - неожиданно серьезно переспросил он. - Если бы это было твоей жизнью, ты бы не хотела забыть ее поскорее? Как по мне, даже тысячелетиями катить в гору камень лучше, чем...
Гермес взглядом очертил все то, сто было хуже. Не война, конечно, войны всегда бывали неотъемлемой частью истории, торговли и политики, да и, по правде говоря, человеку они были нужны по его натуре. Нет, проблема была не в войне. Проблема была в бессмысленности, и бессмысленность окружала их уже давно. Бессмысленная жизнь, бессмысленная смерть. Посмертие тоже до абсурда бессмысленное, иначе говорил бы этот несчастный в такой торжественный момент о своих земных проблемах? Гермес, впрочем, совсем не возражал послушать. Напротив, услышав, он даже хлопнул от радости за достижения покойного и выпустил изо рта восхищенное облако пара.
- Музея? Обожаю музеи! Эак с Радамантом тоже будут в восторге, а на Миноса внимания можно не обращать. Так может завернем на работу за монеткой? Всего один обол. Нет, с Хароном я бы, конечно, договорился, но старику будет приятно. Нет? Ну ладно...
"Тихо" заставило наконец вести себя тихо. Не то что Гермесу было дело до чужих приказов, но когда кто-то точно знает, чего хочет и не стесняется этого требовать, это всегда вызывает уважение и искренний интерес. А если этот кто-то свято уверен в том, что так или иначе получит свое - еще и профессиональный азарт. Азарт - это весело. Гермес потерял значительную часть интереса к теням и переключил его на девчонку.
- Прости. Тебе стоит поискать своих по другую сторону. Знаешь, высокие скулы, шинели фельдграу, обмороженные носы. Там Иисусу верят не больше, чем здесь. Или, если хочешь, можем поменяться. Только сегодня и только у нас: прекрасный экземпляр, юное и невинное создание в обмен на... директора музея.
Это было не сложно – уступить, отойти в сторону, оставить одну или две души на попечение грека, который вцепился в них мертвой хваткой, хотя самому ему, по сути, от них не было никакой пользы. Человеческая смерть не была для Гермеса источником силы и жизни, как для нее или любого бога смерти. Почему он упорствовал? Некоторые вещи оставались совершенно непонятны и через века, и через тысячелетия. Хель могла отступить. И… нет – не могла.
- Нет ничего хуже забвения, - просто сказала она начисто игнорируя ужимки бога воров. Когда твой отец – Локи подобный навык формируется как-то сам собой. – Не делай этого.
Что «не делать» наверное, надо было объяснить, но этот разговор уже утомил ее количеством слов, которые были попросту выброшены в воздух и теперь висели вокруг вместе с клубами строительной пыли и дыма. Хель было жаль людей, подведенных Гермесом к Лете, потому что то, что они утрачивали напившись из ее вод, было невосполнимо. Сперва они умирали один раз, а затем и второй, теряя самое себя, забывая о том, что и кто они есть, становясь тенями в полном смысле этого слова. Муки с этой стороны вопроса выглядели куда более милосердными, чем это.
Странно ожидать от богини смерти, что она будет кого-то любить, но Хель любила. Людей. И ее холодное царство, такое пустое в последние века, не будучи гостеприимным и теплым, давало душам смертных приют и пристанище, не забирая у них самое важное из того, что могло быть у человека.
- Ты хочешь заключить сделку? – уши были словно забиты ватой. Все больше нервничающий старик озирался по сторонам, и мальчишка, примостившийся на закорках Гермеса, уже не смеялся, глядя на своего дедушку с непониманием, но еще без страха. – Я возьму обоих. Что ты хочешь взамен?
Хель даже не могла припомнить, когда так упорствовала в последний раз. Обыкновенно, она позволяла событиям течь через нее и просто ждала. Она умела ждать. Упорно что-то требовать… кажется, это было пару веков назад. Да, пару веков. И если память не изменяла ей – а за ней такого обычно не водилась – этот грек там тоже присутствовал.
Еще один грохот – совсем близко. И еще один, и еще… Человеческое оружие было известно Хель весьма приблизительно, и взрывной волны, толкнувшей ее в спину, она не ожидала. Невесомое запястье старика она не отпустила, и потому того протащило вперед вместе с ней, и вместе с ней же впечатало в грека, и их обоих – ну или четырех – толкнуло к открытым и почти накладывающимся друг на друга проходам-переходам. Путь в Аид и путь в Хельхейм как то странно просвечивали друг через друга, переливались в воздухе и это было даже красиво. А потом вдруг стало темно.
Гермес покачал головой и снисходительно улыбнулся. Ну а толку спорить? Хель не знала людей, они уже попадали к ней абсолютно мертвыми. Гермес знал и даже любил по-своему. А еще хорошо помнил, сколько попыток понадобилось олимпийцам, чтобы наконец подыскать их душам правильную оболочку. Не идеальную, как в первые две попытки, не ту, что отражала самые очевидные их черты. Но самую ненадежную, самую противоречащую их натуре, оболочку в которой, казалось, они не продержатся и минуты, а вот поди ж ты... Что-то в этом было - в том, что всю жизнь смертные только и делали, что боролись со своим несовершенством, но оно, увы, оставляло на их душах след, который могла смыть только Лета. Ее воды не просто дарили забвение, они возвращали людям тот самый облик, который они теряли, рождаясь. Они уносили весь этот никому не нужный бред, вроде никому не нужного музея, директором которого был никому не нужный на этой холодной земле старик. Они делали их почти такими же, какими смертные были во времена золотого века. Тени, которые могут жить вечно, которым для гармонии с самими собой не нужно материальное, которые не знают ни страха, ни ненависти, ни необходимости преклонять колени. Свободными.
Он бы поспорил. С удовольствием изложил бы свои взгляды. Привел бы тучу аргументов. Просидел бы со скандинавской девчонкой и бутылкой хорошего вина ночь напролет. Но не здесь же! Гермес поежился и безуспешно попытался запахнуть шинель поплотнее.
- Хочу копье Одина. Или Мьёльнир. Или... Я сам выберу, проведи меня в Асгард.
Может, надо быть осторожнее в своих желаниях. Может - маловероятно, но нельзя не допустить - не стоит слишком уж шутить над скандинавами. Или дело было в банальнейшей физике, которую Гермес обычно игнорировал, потому что попробуй взлети в крылатых сандалиях, не игнорируя физику. Или в ружье, которое по законам жанра непременно должно было выстрелить, даже если простой солью, потому что великие трагедии из театра давно переехали в жизнь, уступив место низкосортным комедиям. Так или иначе, гостеприимно распахнутые врата в ад сработали, пусть и не совсем так, как предполагалось.
- Ну и где мы?
Недовольство в его голосе если и было, то любопытство его вполне заглушало. Гермес привык думать, что был везде. Во всяком случае, когда речь шла о "везде" материального плана бытия. В другие "везде" просто так не пройдешь, но когда судьба сама собой заносит на эти дороги, странно не воспользоваться. Он поднялся на ноги и обнаружил, что никакой шинели на нем нет, а есть туника, которую он обычно приберегал для торжественных выходов. И кадуцей в руке. И даже шапка на голове, что уж говорить пол обувь. В общем, он чувствовал себя так, как будто только что вылез из сборника мифов древней Греции. И это было смешно. Темнота была куда менее забавной. Вероятно, это была не совсем темнота, потому что отсутствие света в любой другой ситуации не помешало бы Гермесу увидеть Хель, да и обе тени. Нет это была не темнота, а разлитая в воздухе слепота. Он нервно сглотнул и невольно потянулся к глазам. Глаза были на месте.
- Только не говори, что это и есть твой дом родной. Серьезно, у вас все не может быть настолько плохо. Как насчет света?
Он пощелкал пальцами, скорее для того, чтобы заполнить пустоту не только в глазах, но и в ушах, но светлее, неожиданно для него самого, и в самом деле стало. Гермес улыбнулся, от души не понимая, что происходит.
- Отлично. А теперь дорога. Мир без дороги лишен всякого смысла.
Можно было сразу начать торговаться – решила Хель. В том, чтобы проводить Гермеса в Асгард, она не видела ничего зазорного и согласилась бы на это охотно. Копье там, молот этот… Она не знала, хранились ли они в Асгарде, но даже если да, то причин не отдавать их греку, у нее не было ни одной. И Хель даже открыла рот, чтобы согласиться с таким выгодным предложением, когда удар и темнота поглотили ее.
Хель никогда не боялась темноты. Не испугалась она и сейчас, но вокруг все же была другая темнота. Не та, к которой она привыкла. Любая темнота была естественно для Хель, но не эта. Жизнерадостный голос Гермеса, тем не менее, отвлекал от обдумывания сего важного вопроса. Хель слегка нахмурилась и когда посветлело, покосилась на свою руку. Та была синей. Просто прекрасно!
По просьбе Гермеса появилась и дорога. Почему-то желтая. Или в Греции именно так дороги и мостили? Она собиралась спросить бога об этом, но не успела, потому что директор музея и его внук, до этого тихие-тихие так же тихо пропыли вперед по воздуху и двинулись вдоль этой дороги.
- Похоже, ты здесь как дома, - заметила Хель и, пожав плечами, тоже шагнула вперед. В конце концов, если есть дорога, почему бы по ней не идти. Нагнав сомнамбулические души, она сделала попытку вновь схватить за руку сначала старика, потом ребенка. И ей это не удалось. Рука прошла насквозь. Словно бы она была человеком, а не богиней смерти. Хель обернулась к Гермесу, расхаживающего в этом своем платье, и добавила:
- Так это и есть ваш Аид?
Не сказать, чтобы впечатляло, но критиковать чужие дома Хель была не приучена. Впрочем, пройдя еще по дороге вперед и наткнувшись на соломенное чучело у дороги, она изменила свое мнение. Чучело в загробном мире явно было лишним.
"Как дома" было забавной мыслью. Гермес задумался. Он бы с радостью заверил девочку, что действительно это так, или, что она, конечно, ошибается. Но сначала надо было понять, дома - это где. У мамы и дяди-отчима? Тогда нет, там он чувствовал себя по-другому, прдземный мир был уже вдоль и поперек исследован и потому казался скучным, а это было что-то новое. Или она имела в виду Уолл-стрит? Нет, вряд ли она вообще знала, что такое Уолл-стрит. Или знала? Гермес посмотрел на нее с сомнением перемешанным с любопытством: по большому счету, он понятия не имел, где проводила века дочь Локи. И, посколько понятия "не мое дело" для него не существовало, это определенно была драхма в ее копилку.
- Если ты про Олимп, то нет, - он отдал мысленную команду сандалиям, которые, судя по их виду, вообще не были знакомы с понятием аэродинамики, но те, захлопав крыльями, без труда подняли его в воздух. - Там папа вечно начинает, мол, Гермес, сгоняй туда, Гермес, приснись тому, Гермес, передай Гере, что сама она корова, и пусть отстанет уже от Ио. Хорошо быть верховным богом со связкой молний... В общем, здесь пока интереснее. Могу и для тебя что-нибудь материализовать. Хочешь вина?
Мысленного усилия хватило и на этот раз, правда, в руке вместо давно ставших привычными бутылок, почему-то нарисовалась амфора. Спасибо хоть не пифос. Гермес с опаской повел ею у носа и скривился: вино тоже было древнегреческим. Или просто греческим и древним настолько, что превратилось в такой посудине в уксус. Так что сосуд он отшвырнул куда-то за спину и уверенно продолжил.
- Ну, не хочешь - как хочешь.
Без вина однако получалось странно. Во-первых тени, совершенно распоясавшись, забыв о том, что им, вообще-то нужен проводник, двинулись куда-то вперед. Во-вторых, проявив свою теневую натуру, они почему-то стали крайне нематериальными. В-третьих, скандинавская девчонка делала какие-то почти оскорбительные выводы. Гермес хмыкнул.
- И близко не похоже. Думал, ты ведешь меня, куда договаривались, вон и Тор, смотри-ка, - он кивнул на чучело, - а хотя нет, обознался. Кажется, полное отсутствие мозгов - не самый надежный критерий.
Гермеса посетило странное чувство. Не то чтобы это было в новинку: когда у тебя сын - Эрот, а ты - интересная мишень потому что неплохо уворачиваешься, интересные чувства время от времени неизбежны. Но на этот раз чувство было совсем не о том. Это было ощущение, что его неотъемлемое звание проводника в мир иной нагло отобрали. Как иначе было объяснить то, что, вместо того, чтобы развлекать души анекдотами тысячелетней давности (был шанс, что хотя бы директор музея достаточно образован, чтобы понять соль шутки), он, да и Хель ничем не лучше, просто тащились неизвестно куда за двумя смертными. И ладно бы хоть пейзажи по дороге можно было бы рассматривать. Пейзажей не было как класса. Выдержал Гермес недолго.
- Ты знаешь, ты тоже вполне могла бы добавить сюда чего-нибудь. Давай, подумай о том, что тебе нравится. Тебе же что-нибудь нравится вообще, правда? Даже Аиду что-то нравится, - он замолк совсем ненадолго, но времени вполне хватило, чтобы сообразить и вовремя оговориться, - но то, что нравится Аиду, давай добавлять не будем.
Когда у тебя есть некие проблемы с общением, обычно удобно, когда рядом есть кто-то, кто сам и спрашивает и отвечает. Хель даже прониклась к Гермесу некоторой симпатией. У них было несколько неприятных моментов, когда он сжигал ее папу, но все же, он был вполне ничего. Слушала Хель достаточно внимательно. Рассказ о жизни вечного мальчика на побегушках ее не то чтобы растрогал, но она сочувственно покивала. Тяжко, наверное, когда твой папа – Зевс. Локи от нее, по крайней мере, ничего особенно было не нужно. Так, оставил кораблик и оставил. Хель не обижалась.
Она пожала плечами, когда Гермес опроверг ее чудесную и стройную версию с Аидом. Ну и ладно. Хельхеймом то, по чему они шли, тоже не было. То, по чему они шли – то есть дорога, вымощенная желтым кирпичом с чучелами по бокам – вообще не походила ни на один из двух дюжин загробных миров, о которых Хель знала. И все таки материальным местом оно быть не могло. И души… души, которые вовсе вышли из под контроля, тоже никак не укладывались в эту концепцию. Разве что, здесь правил бог, что был сильнее и ее, и Гермеса, и Аида, которого тот представлял.
Кстати, об Аиде.
- А желтый кирпич Аиду не нравится? – греческого бога смерти Хель знала лично, считая что ему в принципе не нравится ничего, но Гермес, все же, был его родственником и должен был лучше разбираться в вопросе. – Или железные люди? Вон, один идет.
Им на встречу, но не по дорога, а вдоль ее, двигалась фигура, отливающая металлом. Солнце, неожиданно оказавшиеся на небосводе играло лучами на полировке. И небосвод и солнце выглядели очень ненатурально, словно их прилепили туда походя, не слишком заботясь о том, как это выглядит. Железный человек подходил все ближе, и до ушей Хель донеслось поскрипывание железных сочленений, что были у него вместо суставов. За собой железный человек тащил по земле ржавый топор.
- Если здесь и есть бог, сильнее меня и тебя, - сказала Хель, наблюдая за приближением консервной банки, - то он давно рехнулся. Кто в здравом уме делает загробный мир похожим на это?
Вы здесь » di mortale » Прошлое » Руки прочь