«Сен-Луи блюз» захлебывался где-то за стеной уже н-ный час к ряду. Аид стоял у окна заложив руки за спину, забытая сигарета доживала свой короткий век в хрустальной пепельнице рядом. Она там была не одинока. Аид смотрел куда-то на другой берег Сены, в сторону Монпарнаса. Чертовски символично. Впрочем, Гадес не обольщался относительно тоски дражайший супруги по дому. В противном случае, искать ее вероятно следовало бы на Шанз Элизе. Он посмотрел вниз, затушив наконец сигарету. Желание пристрелить любителей блюза никуда не исчезло. С шипящей пластинки в очередной раз звучало:
«Lord, a blond-headed woman make a good man leave the town
I said a blond-headed woman make a good man leave the town
But a red-headed woman make a boy slap his pappy down»
Лютеция всегда была шлюхой. Готовой отдаваться равно тем, кто брал ее силой, платил звонкой монетой или просто соблазнял громкими посулами. И ровно как и некоторые уличные шлюхи, душила разомлевшего, довольного собой насильника. Что ж, Лютеция давно сменила имя. Но все так же пудрила покрытое оспинами лицо, выдавая себя за красавицу… И так же отдавалась без сопротивления. На сей раз алеманам. Хотя теперь они называли себя иначе. Многие праздновали победу. Аид ждал, когда Лютеция оскалится, обнажив истинный лик. Впрочем, это случится не скоро.
Он машинально вытащил из раскрытого серебряного портсигара на столе еще одну сигарету, щелкнул кремниевой зажигалкой, закуривая. Почувствовал горечь на языке, поморщился и затушил ее прямо о лежащий на том же столе у развернутой карты сборник сочинений некоего Марка Леви. Дрянные стихи. Даже страницы трели неохотно. Огню подобная поэзия тоже была не по душе. Впрочем, тот был прожорлив. Рукописи не горят, говорите?
Впрочем, месье Леви, завсегдатаю La Closerie des Lilas, напротив памятника маршалу Нэю, должно быть уже безразлично. Сегодня у него был большой день. Восхитительное упрямство. Свадьба несмотря на захваченный город, непрекращающиеся обыски и расстрелы. Оптимизм достойный восхищения. И дерзость. заслуживающая самой беспощадной расплаты. Впрочем, до свадьбы опального поэта из племени Авраама Гадесу не было никакого дела. Как и того самого племени, столь ненавидимого его нынешними слугами. Что ж у него был шанс выжить. Но та, кого он, Аид взглянул на часы, должен был уже назвать женой… Что ж благодаря этой женщине второй сборник сочинений месье Леви никогда не увидит свет. Едва ли свет много потерял.
Аид не видел, как солдаты в черных кителях ворвались в закрытый еще год назад Bal Bullier. Приказ был прост. И стены блистательного некогда танцевального клуба окрасились кровью. Гостей, мирового судьи, свидетелей и, разумеется, жениха. Один выстрел в голову. Точно, быстро. Аид не знал успела ли Ева Лурье стать Евой Леви. Вдовой. Или так и осталась невестой поэта-неудачника. Пожалуй, ему было, немного любопытно. Достаточно для того, что бы после заглянуть в отчеты и протоколы допроса. Невесту и нескольких гостей было приказано доставить в штаб для дальнейших разбирательств. Как лиц связанных с французским подпольем и имеющих ценную информацию о нем.
Дверь в кабинет распахнулась и на пороге возник молодой хауптман. После обязательного уставного приветствия на которое Аид никогда не отвечал, лишь морщась от усердных воплей смертных, хауптман тем же тоном доложил, что фройляйн Лурье доставлена для допроса. Беседу с ней уже начали он осмеливается выразить осторожный оптимизм в отношении сговорчивости фройляйн, поскольку команда хауптштурманфюрера Допфнера свое дело знает.
Дослушивать доклад Аид не стал. Сборник поэзии давно истлел, оставив пахнущий гарью след. Гадес тоже знал усердие подчиненных хауптштурманфюрера Допфнера.
Первое, что он увидел  едва не сорвав железную дверь с петель была кровь на губах Персефоны.