(И все-таки работать pro bono не выгодно, но иногда очень-очень занимательно (по диагонали читая ее личное дело, Осирис  ощущает тот самый феномен жамевю и даже не делает попыток разглядеть чужую фотографию)
Мистер Смит, один из многочисленных детективов скотланд-ярда, в эту самую минуту нетерпеливо переминается с ноги на ногу рядом и не понимает, о чем тут еще думать. Не выдерживает, говорит: дело ясное. Говорит: закроют лет на пять. Продолжает: может, скостят пару месяцев, если признается, куда спрятала тот амулет.
- В самом деле, ты хороший адвокат, но не чертов бог, - ха-ха. Осирис улыбается, но ничего не отвечает. Он размышляет. Не знает, за какую мысль схватиться в первую очередь.
Но главное – отказалась от своего адвоката. А потом: от двух других государственных. Почему?
Типа, алерт, алерт, на вышке не благополучно? Или просто мечтает попробовать все изыски филигранной тюремной кухни? Странная особа)
Осирис перелистывает последнюю страницу и, наконец, оставляет преступную биографию Шамиз Амон ждать своего следующего звездного часа.
- Дорогой мой друг, если вы хотите кого-то посадить, то с вашей стороны будет весьма неплохо наверняка узнать, что он в чем-то виновен.

И все-таки. Почему? Осирис пару раз споткнулся на лестнице из-за этого вопроса, но все равно не удосужился смотреть себе под ноги.
«Имя, возраст, семейное положение» - плюс.
«Свидетели» - минус.
«Улики» - плюс.
«Вина» - плюс минус минус.
«Мотив» - вопрос.
«Поехавшая крышей» - вопрос вопрос вопрос.
Осирис распахнул дверь допросной, явно занятый этой самой логической цепочкой причина – условия – действие – следствие – последствие.
- Джим Вуд, государственный защитник по вашему делу. Ознакомился с материалами следствия, и у меня к вам только один вопрос… - он плотно закрыл дверь и, наконец, соизволил оторвать взгляд от документов.
Искра. Буря. Безумие.
- …КАКОГО ЧЕРТА?! – бумаги решили, что будет весьма неплохо посыпаться из рук, пока их владелец был занят своей варежкой, которую он как бы разинул, удивившись до состояния атома при виде «а вы нас не ждали, но мы приперлись». В смысле жены.
Не сразу, но через пару мгновений Осирис сообразил, что со стороны он - экзистенциальный индивидуум, имеющий склонность к ухудшению кондиций жизнедеятельности, а выражаясь простым языком, выглядит – как дебил, и, наконец, ожил, принявшись подбирать разлетевшиеся по полу бумаги.
Зато за этим молчаливым процессом он заметно успокоился.
И дураку понятно – не ожидал. Не узнал собственную жену по фотографии, это ладно. Может быть, сменила прическу. Другой вопрос – зачем она залезла в музей?
- Ты серьезно, да? Кража музейных экспонатов? – Осирис снимает очки и устало потирает глаза. А затем небрежно бросает папку с документами на стол. Жена уголовница – блестяще. Что дальше? Гор – глава колумбийского наркотрафика? Анубис – торговец человеческими органами в Мексике?
- Это чертовски глупо, Ис, - он улыбнулся. Не удержался, не смог сохранить серьезную и авторитетную мину. – Я соскучился, - уселся напротив нее и задумчиво уставился жене в лицо, то ли намереваясь слушать, то ли как обычно витая где-то там в своих чертогах разума.
И все-таки. Она сменила прическу?

Отредактировано Osiris (2018-10-22 00:36:26)

– Чего не сделаешь ради любви… – эхом отозвался, машинально покачивая головой в такт то ли ее, то ли своим словам. Скрестил руки на груди и резко откинулся на спинку стула. Знаете, что это означает на языке жестов? Не знаете?
Они это обсуждали. Сто, может быть, двести раз. Добро и зло. Виновный и невиновный. Жизнь и смерть. Нерушимые границы между ними – столпы, сама суть, основа мироздания. Мертвое не родит живое, живое не родит мертвое. Черным по белому, по белому черным. Затянула с представлением. Осирису не нравится, но он терпит. У него впереди еще целая вечность.
– Неудовлетворительная причина для оправдательного приговора в суде, мисс.. миссис Амон. – все-таки пасует, соглашается на ее правила игры, хотя понимает, что из этого не выйдет абсолютно ничего хорошего.
Все на зеро. Ставки сделаны. Ставок больше нет.
Он растерянно улыбнулся – все еще не уверен, стоило ли идти в ва-банк. Ставки сделаны. Ставок больше нет. Он всегда проигрывает, когда она так делает. У нее все козыри, а его любая карта – бита. Застала врасплох нарочно. Знала, если иначе - сможет подготовиться. Она специально его провоцировала. Нарочно раззадоривала. Подбивала на определенные реакции и эмоции. Делала что-то, а потом смотрела на то, что из этого получится: «Ну? Каково тебе, а? Ничего, абсолютно ничегошеньки не сможешь мне сделать».
Жестоко? Пожалуй. Осирис заслужил - он понимал. У Осириса не было выбора. Среагирует – проиграет. Проигнорирует – проиграет. Его позиция – позиция цугцванга.
Ведь, если задуматься, что такое пять лет для бога, живущего целыми тысячелетиями? Пустяк. Капля в море. Как для слоника булочка. Дело лишь в том - как он себя поведет.
Осирис подтолкнул пепельницу ближе к краю стола с ее стороны. С каких пор она начала курить? Нет, нет, Осирис не был против. Он понимал – то дань захватившей США и Европу моде, то табачные плантации сорта «Вирджиния», то соблазнительные женщины с прекрасными светлыми волосами и тонкими талиями, известные актеры и политики с солидными физиономиями смотрят со страниц газет и журналов под брендом верблюда, улыбаются.
Я готов пройти целую милю ради Camel. А ты?
Camel. Мое время. Мое удовольствие. А твое?
Осирис попробовал раз – едва не задохнулся. Понял – не его.
Он расслабляет узел галстука и поднимается со стула. Измеряет шагами комнату и подпирает спиной стену. В Дуате насиделся – теперь лишь бы возможность была постоять, походить, да хоть попрыгать. Напускное, почти философское спокойствие, руки – в карманы, потому что хочет подойти, дотронуться до нее прямо сейчас, в эту самую минуту.
– Это безрассудно, и я это не одобряю. – смотрит на нее, задерживается взглядом на губах, которые были такими яркими, что сложно было их игнорировать. – Нельзя воровать из государственного музея – ради любви. Нельзя манипулировать людьми – ради любви. Нельзя громко разговаривать в общественных местах и ездить по правой стороне – ради любви. Это давно не наш, но – их мир… ты меня слушаешь?

Исида, Шамиз, обе встают с места, и Осирис на автомате бросает взгляд в сторону двери (ему никогда не нравилось, когда она, они (черт разберет, которая из них принимает решения в их dream team) нарушали негласные границы живого и мертвого).
Нет, нет, миссис Амон, извольте, трупы налево, живые направо. Девочек - в розовое, мальчиков - в голубое. Котлеты отдельно. Булки отдельно. Мы же договаривались. Мы же обсуждали.
Осирис смотрит на нее и разве, что не кричит сам собой напрашивающийся вопрос: «Что ты делаешь?!». Он вдруг понял, что было бы весьма неплохо врасти в стену.
Только Джим, старина Джимми, сохраняет могильное спокойствие и не двигается с места. Что бы Осирис без него делал?
Исида (все же она, а не Шамиз – Осирис, наконец, разобрался) сама озвучивает его мысли. Он чувствует теплое прикосновение ее ладони и молчит. Сердце стукнуло пару раз в груди, вот там, внутри, в эту самую секунду, Осирис дернулся от этого непривычного ощущения. Кажется, на мгновение у него перехватило дыхание, но он не заметил этого.
Осирис молчит. Исида говорит. Шамиз зевает. Джим наблюдает и стеснительно шкрябает ботинком пол.
- Ис, я… - «когда-то сказал: не оставлю. Думал: вот это именно то, что мне по силам. Казалось, что быть с тобой из века в век  – единственное, что имеет для меня хотя бы какое-то значение.
Проблема лишь в том, Изида, что я люблю тебя тоже.
Именно поэтому смешно, чертовски смешно получается.
Я думаю всякую сентиментальную чушь, проецирую у себя в мозгу достойную идею для какого-нибудь многостраничного женского романчика. Ты бы вероятно рассмеялась, если бы я сказал что-то подобное вслух. Не в моем духе, да?
Но все же, я говорил уже тогда, сто, может быть, двести лет назад - я никогда не буду с тобой именно по этой причине.
О, нет, нет, не начинай об этом снова. Я знаю этот твой взгляд. Я понимаю, зачем ты меня искала. Нет, нет, тысячу раз нет, даже не заикайся. Я вижу твои глаза, знаю, что ты хочешь это сказать, мне для этого не нужно никаких вербальных звуков.
Я понимаю, Ис, что тебе до лампочки. О, я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что ты справишься со своей болью ради меня.
Ты заслушаешься хрустом каждого отдела своего позвоночника по очереди, словно это какая-нибудь K.626. Будешь чувствовать обжигающе медленный отлив крови от своей сердечной мышцы. Всем своим существом ощутишь, как замерзают твои кончики пальцев. Тебя будет калечить моя близость, но ты будешь продолжать любить меня. Улыбочка.
Но я, именно я, не вынесу этого, Ис. Я не справлюсь. Я помню, что когда-то давно тебе нравилось, что мне не стыдно признаваться в своих страхах, тогда, будучи живым, я не видел в этом ничего зазорного. Так вот, Ис, я умер, но мне все еще страшно. И не сомневайся - я все еще умею убегать от проблем. У меня всегда это прекрасно получалось».
Все прекращается также внезапно как и началось, едва Исида отстраняется. Ос коснулся своей грудной клетки – запомнить тактильное ощущение, оставить его в памяти подольше. «Что ты делаешь?» - смотрит на нее. «Что делаешь?!» - вопит молча.
Признаться честно, в такие моменты он ощущал себя монстром Франкенштейна.
Осирис отвел от жены взгляд, едва та присела на стул и вновь обратила на него внимание. Он молчит еще пару-тройку секунд - собирается с мыслями. Вздох.
Что ж, едем дальше.
- Ты знаешь, что я зануда, - Осирис делает пару шагов в сторону стола, но не спешит садиться обратно на место. - Это не твоя вещь. Это собственность британской короны. У Великобритании на нее даже бумажки есть, которые это подтверждают. А у тебя есть такие бумажки? Уверен, что нет, – он взял в руки ее личное дело. Ведь каждое его слово требует задокументированных доказательств.
Так, стоп.
– И что это? – театрально нахмурился, развернув папку лицевой стороной к жене. Дырка от сигареты. Сплошное ребячество. И как вообще при таком отношении выстраивать стратегию линии защиты?

Отредактировано Osiris (2018-10-30 00:17:58)

Он улыбнулся. Просто.
Наверное, вышло настолько паршиво и тоскливо, что даже упрямый взгляд той, что у трона смягчился на едва уловимое мгновение. Джим жалкий идиот. Осирис еще чище. Два сапога пара. Под одну стать, как бараны в стаде.
Бросил дело обратно на стол. Видимо, им сегодня явно не до него. Джим хочет провалиться под землю. Шамиз хочет съесть Джима. Исида хочет драму. Осирис… просто Осирис.
Он ни разу не перебил, позволил донести до него ее правду, выступить со своей исповедью отрицания.
- У меня есть выбор? – Осирис поднимает на нее глаза.
Его взгляд не лукавит, не юлит. Осирису не нужно перед ней оправдываться. Он понимает – заслужил. Обида, злость – справедливые эмоции жены, богини домашнего очага, в первую очередь – женщины. Требовать от нее рациональности в этот самый момент – значит держать у ее горла нож. Осирис никогда, ни за что не опустится до такого.
Осирис смотрит в ее упрямое лицо прямо, открыто, по-другому он не умеет смотреть вовсе. Осирису не нужно ничего выдумывать. Он спокойно объясняет, говорит вкрадчиво, как будто заново учит египтян сажать виноградные деревья и сеять зерно.
- Правда состоит в том, что у меня абсолютно нет воли, Ис. Ты всегда-всегда делаешь выбор за меня.
Осирис не хочет, но больше не сомневается. Он смотрит на жену, подходит к ней ближе.
- Ты решила за меня тогда, - шаг.
Осирис видит, как Исида почти незримо цепенеет на стуле. Как старается сделать вид, что ей все рано.
- Ты решаешь за меня сейчас, - еще шаг.
Осирис видит, как бледнеет ее прекрасное лицо. Она не подает виду, словно все, что сейчас происходит – нормально.
Справедливость – высшая добродетель общественного института. Справедливость - начало координат системы мыслей всех великих людей уходящих эпох. И их богов.
Франклин говорил: справедливость – не причинять никому вреда. Осирис говорил: справедливость не пахнет кровью. Быть с Исидой – значит вершить великую несправедливость по отношению к ней, приносить ей вред, осквернять то далекое, навсегда потерянное светлое чувство между ними, кровью. Ее кровью.
- Не веришь мне? Но что это тогда? – Осирис совсем-совсем близко. Если склонится к ней - услышит ее сдавленное дыхание. Увидит, как едва дрожат ее губы, такие яркие, что сложно их игнорировать. - Твои чувства. Душа. Вся эта метафизика. В этом нет никакого смысла, ведь твое тело играет в тебе первую скрипку. – он медленно поднимает руку, едва-едва касается пальцами ее щеки. Они пылают той самой теплотой, благодаря которой Осирис слышит ускоряющийся пульс в ушах. Той самой теплотой, которая угасает, едва он оказывается так близко. Жив рядом с ней, мертва рядом с ним. Живое не родит мертвое, мертвое не родит живое. Простая истина, понятная ему, но не принимаемая ею.
- Ты игнорируешь свое тело, не слушаешь его мольбу, но оно смотрит на меня в этот самый момент и кричит о том, что уже давно сделало свой выбор. Не в мою пользу, – задумчиво обводит пальцами ее скулы, не смея касаться более ощутимо:
- Твои чувства тогда решили, что я должен быть. Неправильно, противоестественно, но все-таки - быть. Теперь… пусть не чувства, не душа, но твое тело решило, что я не должен быть. С тобой, – он резко отдергивает руку. Достаточно. Больше не позволит себе этого. Он делает несколько шагов назад. Отворачивается к двери и вздыхает.
До чего же с ней порой сложно. Он молчит несколько секунд, явно замеряя цену своим последующим словам, подбирая лишь необходимые.
- Я скоро уеду из страны. И я не хочу, чтобы ты ехала за мной, - он не поворачивается к ней, не может повернуться сейчас. Его голос спокоен, такой голос, которым он говорит о тех непогрешимых истинах, не терпящих никаких пререканий.
- Вечная заступница смертных, нежная мать несчастных в бедах. Моя любимая жена Изида. Если единственным способом уберечь тебя от опрометчивых поступков является лишение свободы - да будет так. Я отказываюсь защищать тебя в суде. Ты отправишься в тюрьму.